Пётр Киле - Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

УИЛЛИ. Почему Шекспир к нам не идет?

МОЛЛИ. Вот идет. А мне пора в церковь.

УИЛЛИ. По пути я тебя встречу?

МОЛЛИ. За ангела ты не сойдешь.

Шекспир подходит к Молли и Уилли.

УИЛЛ. Не отправиться ли нам на прогулку?

МОЛЛИ. Мне пора в церковь. Прощайте. Вообще мне пора домой. (Уходит.)

УИЛЛИ. Как поживаешь, друг мой?

УИЛЛ. Неплохо, сударь, неплохо, если недуг мой оказался не смертельным, а на вас вижу его приметы.

УИЛЛИ. Послушайте, Шекспир, кого вы любите?

УИЛЛ. Кого?! Что за вопрос?

УИЛЛИ. Мне ясно, вы забыли нас с Молли.

УИЛЛ. Это я забыл?! Прекрасно, друг мой. Вы решили перейти в наступление, вместо круговой обороны, какую предприняли вместе с миссис Фиттон. Это я забыл?!

УИЛЛИ. Если ваша любовь к герцогу Саутгемптону беспредельна, на что уповать нам, простым смертным. Посудите сами.

УИЛЛ. Любовь, как солнце, не может светить в полсилы, разве что его накроют тучи или туман. Но, мистер, почему вы все время говорите не от себя самого, а за двоих? Что, у вас с Мэри, я имею в виду не графиню Пэмброк, а миссис Фиттон, и мысли, и чувства общие, как у юной матери с юным сыном?

УИЛЛИ. Напрасно вы смеетесь, Шекспир. У нас с Молли общего несравненно больше, чем вы думаете.

УИЛЛ. Куда больше? Душа и тело - не разлей вода?

УИЛЛИ. То всего лишь слухи.

УИЛЛ. Ты их подтвердил, мой друг. Будь честен, по крайней мере, с друзьями, а с женщинами... нередко они самих себя подводят, ведя игру, когда играть не нужно, любить, коль любишь, без утайки.

УИЛЛИ. Да, конечно, чего же лучше. Но что же делать, коли мир враждебен любви сердец прекрасных, юных?!

УИЛЛ. О, тут я на вашей стороне, мой друг! Не хитрите только со мной, хотя бы вы. А Молли я знаю лучше, чем она сама себя. Мне необходимо с нею объясниться, чтобы избавить ее от двойной игры, в чем, кстати, и ты должен быть заинтересован.

УИЛЛИ. Вы хотите ее вернуть?

УИЛЛ. Если бы мне это удалось, ты бы ничего не потерял; по крайней мере, обрел свободу от ее чар до того, как она бросит тебя.

УИЛЛИ. Молли меня бросит? Нет.

УИЛЛ. Она влюблена в тебя?

УИЛЛИ. До безумия.

УИЛЛ. Что это значит?

УИЛЛИ. Это я был влюблен в нее до безумия, это правда. Но это от нетерпения познать любовь, обладать женщиной, особенно упоительной, казалось мне, если это будет Молли, а не другая особа, которой я домогался исключительно из жажды обладания. Ну, это вы знаете.

УИЛЛ. И ты добился этого с Молли. Она тебя пожалела.

УИЛЛИ. Нет, Молли не столь добра, да поклялась вам в верности до гроба, это правда?

УИЛЛ. Значит, это уже неправда.

УИЛЛИ. Все это так. Но, знаете, Шекспир, она меня полюбила, и это впервые, как стало ей ясно, с вами грех познала, а со мной любовь.

УИЛЛ. Увы! Увы! Готов поверить. Но это всего лишь твоя версия, мой друг, ты умен.

УИЛЛИ. Я не ожидал этого. В любви она столь искренна и нежна, столь разумна, словно не замужем, то есть замужем за мной.

УИЛЛ. Конечно! Как же! Она всегда правдива и в измене, правдива и во лжи, поскольку искренна в коварстве, как сама любовь.

Роща у постоялого двора в Кошэме. Молли возвращается из церкви со служанкой мимо рощи, где ее встречает Шекспир, - эта неожиданность ее не обрадовала, как бывало прежде, а вызвала досаду.

Она приостановилась и не отослала от себя подальше служанку. Все было ясно.

МОЛЛИ. В сонетах изощряться ты найдешь всегда предмет и тему, но, Уилл, чего ты хочешь от меня еще? Неужто верности жены до гроба?

УИЛЛ. Ты хочешь посмеяться надо мной?

МОЛЛИ. Нет, я смеюсь скорее над собой. Знакомиться с актером - это авантюра, достойная, конечно, осужденья, пусть вышло так нечаянно, ты знаешь. Была я в маске, думала, исчезну, то есть не явишься ты вновь у графа с актерами, пришедшими на вечер. А ты запел, как соловей пернатый, и выбор мой случайный и позор ты превратил своею песней в честь, какой достойны мало кто из женщин.

УИЛЛ. Прекрасно, милая! И что случилось?

МОЛЛИ. Но слава и бессмертие в стихах - всего цветок засохший меж страниц. Хорош цветок, пока он юн и свеж, увянет, слава не вернет ее живой красы вовеки.

УИЛЛ. Ты любишь жизнь, и я люблю, но слава нас возвращает к жизни среди живых, покуда живы любящие души, земля и небо бытия земного.

МОЛЛИ. А Рай?

УИЛЛ. А Ад? Рефлексия души.

МОЛЛИ. А Бог?

УИЛЛ. Природа.

МОЛЛИ. Ты безбожник.

УИЛЛ. Нет. Поэт - творец, как Бог - творец вселенной.

МОЛЛИ. На что пожаловаться можешь ты? В замужестве невинность сохранив почти нетронутой, я предалась любви твоей, восторгу, восхищенью, и женщину ты пробудил во мне, Венеру, альчущую поклоненья, признаний нежных и любви, любви. В чем я повинна? Я тебя любила, как друга старшего, ну, как Уилли, - ты нас и свел, влюбленных, сам влюбленный, как соловей пернатый исходя ликующими трелями о счастье.

УИЛЛ. Здесь и конец моей весенней сказки?

МОЛЛИ. Ах, не вини нас! Сам прекрасно знаешь, не долог век любви, всего лишь миг. Прощай. (Уходит.)

К ночи он добрался до охотничьего домика, где никого не было, никого и не хотелось видеть. Мысли его, скорее переживания, сразу оформлялись в привычные формы стиха, и он бормотал:

В сонете, может быть, впервые четко схвачен образ смуглой леди, который получит развитие в сонетах, написанных впоследствии. Зажегши свечи, он сел за стол записать сонет. В окне он увидел ее глаза и заговорил:

Ослепительный, как солнца свет, сонет! До утра еще немало сонетов он пробормотал, не все успевая записывать.

В парке, воспользовавшись хорошей погодой, устраиваются увеселения. Но вскоре Шекспир и Мэри Фиттон оказываются в центре внимания, как на сцене, на которой выступает поэт, театр одного актера, а Молли предстает, как в пантомиме, с репликами зрителей.

Казалось, ничего не изменилось, при людях внешне они всегда так держались, пряча от всех, что они не просто знакомы, а близки. Шекспир уже прямо обращается к Молли: